Стеклянный мёд (глава девятая)

Глава девятая,

в которой кое-что повествуется о мумзиках и стрекозябликах; а ЛоббиТобби   обнаруживает глухую дверь.

         Откуда берутся названия у городов, рек, деревушек и озер?
Вот, например, человеческие имена. Из огромного количества имен (а иногда и не имен вовсе) обезумевшие от счастья родители выбирают младенчику одно-единственное, с которым ему предстоит идти по жизни. Бывает, что ничегошеньки нет у человека, но  имя - есть. Случается, что о человеке-то и сказать больше нечего, кроме как назвать имя его. И насколько имена долговечней людей. Человека уж нет, а имя его, нет-нет, да всплывет неожиданно: то улицу его именем назовут, то просто к слову придется в разговоре. А уж сколько камней с выбитыми на них именами заполняют последние приюты прежних обладателей имен. Да….

         История возникновения названия городка  Синяя Лощина  излагается старожилами крайне противоречиво. По версии старого Гринспина причиной всему была богатая фантазия жены первого председателя общины, дамы романтичной и склонной к внезапным меланхолиям. Ветхий Бобликс настаивал на том, что при постройке первых домов крыши красили синей краской, и издали казалось, что лощина синяя.  Но в одном оба старца сходились во мнениях: название ничем не хуже других (особенно принимая во внимание  наличие по соседству городка -Мухин Брод).

         Население Синей Лощины состояло в основном из ремесленного люда.
Одной стороной городок упирался в глинистый берег местной речушки со вздорным характером и таким же названием – Кочевряжка, вторым выходил к лесу, с третьей стороны  вплотную примыкал к Градомиловскому тракту. И лишь с четвертой стороны городок располагал небольшим свободным пространством, которое  предпочитали не распахивать под поля, а придерживать для строительства новых домов. Однако, с учетом темпов рождаемости, пустошь перед городком благополучно зарастала вереском и можжевельником. Раз  в десятилетие возводимый новый дом почти не нарушал ее целостности. Глинистые берега Кочевряжки поддерживали в городке гончарное производство, продукция которого пользовалась в соседних  городках спросом.Лес щедро делился ягодами, орехами и грибами, снабжал лесопилки материалом.  Одним словом, горожане извлекали тот необходимый максимум пользы из географического положения своего городка, который не наносил вреда ни лесу, ни реке. В последнее время городок обратил свое внимание и на сферу услуг, подпитываемую близостью Градомиловского тракта, многолюдного и денежного, и даже обзавелся несколькими постоялыми дворами и трактирами. Но в целом уклад жизни патриархальной Синей Лощины не изменился.

Единственная площадь городка имела вид небольшой гостиной в скромном домике старой девы. Белоснежные шторы на аккуратных окошках домов, фасадами выходящих на площадь, чисто выметенные тротуары, календула и пеларгонии  на клумбах, в оконных ящичках и даже в подвесных корзинках на фонарных столбах  усугубляли сходство.  Расположенная по левую руку, если стоять лицом к дому собраний, витражная мастерская походила на буфет, за стеклянными дверцами которого притаились вазочки, подсвечники и фотографии родственников в ажурных рамках. В витринах мастерской отражалась правая часть площади, умножая и без того многочисленные цветы и зановесочки. Кроме того, отражение захватывало кусочек кондитерской и часть серой стены дома собраний. По площади,  выпятив грудь, деловито расхаживали упитанные голуби; перед уличным лотком кондитерской стрекотали несколько сорванцов, пересчитывая монетки, имеющиеся в их распоряжении, и жадно поглядывая на марципановых зайцев.

На плетеном кресле, стоящем спиной к открытой настежь двери дома собраний, дремал ветхий старичок с белыми длинными усами. Это был ни кто иной, как господин Бобликс – почетный председатель городского совета, а по совместительству - надзиратель за образовательным процессом. Дело в том, что городские власти на протяжение долгих лет судили-рядили: стоит ли строить в Синей Лощине школу? А если стоит, то где и на какие средства? Окончательное решение  никак не совпадало с возможностями городского бюджета , а потому  школы в городке не было. Почетный председатель городского совета, чье слово ровным счетом ничего не весило, но регулярно выслушивалось, не мог допустить, чтобы подрастающие поколения горожан оставались невежами, тем более, что его старший внук двумя годами позже должен был начать школьное обучение. Таким образом, старый дом собраний временно приобрел еще одну функцию: он стал школой. Временный период затянулся несколько дольше, чем планировал ответственный, но недальновидный господин Бобликс. К моменту нашего повествования школу в доме собраний посещал уже его младший правнук.

***

Чайник сидел на мостках и следил за тем, как Сахлис ловко забрасывает в речку  удилище. ЛоббиТобби ушел в Синюю Лощину, и раньше вечерней зори ждать его не приходилось. Собственно, чайнику нравилось общество Сахлиса; особенно его интриговала возможность приобщиться к исторической достоверности событий, участником которых был бывший хозяин Леса. Солнце только одним глазом посматривало из-за горизонта, как бы прицениваясь: а стоит ли сегодня покидать постель из прозрачных розоватых облаков.  Чайник посмотрел на свое отражение в воде, заметил странное пятнышко справа от носика, раздул щеки и постарался оттереть пятно, висевшей на ручке салфеткой.

- Какое хорошее, тихое, не по-осеннему теплое утро, - промолвил Сахлис.

- Видать и впрямь нас навестила тетушка Бабье Лето, - чайник еще раз надул щеки, осматривая с придирчивостью их  санитарно-косметическое состояние - Значит, через неделю жди дождей.

- Сахлис, а как тебя звали до того, как случилась вся эта круговерть с временами года?

Сахлис, сидевший спиной к чайнику, вздрогнул и втянул голову в плечи.

- С чего ты взял, что меня как-то иначе звали?

- Не могу себе представить, чтобы того, кто живет в бузиновом кусте, звали Сахлисом. Ты сам посуди: Сахлисами зовут тех, кто живет за печкой, под половицей или за веником. Для хозяина бузинового куста имя неподходящее.

- Да, раньше меня звали иначе, - плечи Сахлиса поникли, а спина еще сильнее сгорбилась, - Пушкайтс.

- Вот, это я понимаю! И даже представляю: большой такой пушистый бузиновый куст, а под ним важный с курчавой бородой, в расшитом камзоле пан Пушкайтс, - чайник просиял от собственной догадки. – И на поклон к нему идут с пивом и караваями. А он бороду поглаживает и милостиво головой кивает. Только вот бороды я у тебя не замечаю.

- Не по статусу мне сейчас борода, да и стружек тут полно– вечно в бороде путаются.

- А подручный твой тоже бороду носил?

- Нет, он как-то больше на мумзика или стрекозяблика был похож. А они бороды только в преклонные годы отпускают, отходя от дел, на покое.

- Давно хотел спросить тебя: ты не в курсе, почему мумзики недолюбливают стрекозябликов? На мой взгляд, если б не крылья, стрекозяблик от мумзика почти и не отличается.

- А как же им не быть похожими, если они, можно сказать, двоюродные братья? Ты правильно заметил, что они лишь крыльями отличаются. Вот только крылья-то у стрекозябликов неродные. Настоящие крылья разве что у фей есть да  еще у одних господ, - при этих словах Сахлис-Пушкайтс скривился,  - да и те к стрекозябликам никакого отношения не имеют. А стрекозяблики  получают свои крылья при сдаче экзаменов на знание основ жизнедеятельности насекомых. Поговаривают, правда, что у стрекозяблика, как у кузнечика, коленки в обратную сторону гнуться., Сам я не видел, поэтому подтвердить не могу. Так-то. А ты говоришь – крылья. Мумзику крылья ни к чему, он ведь с травками, деревьями, грибами общается. А что в таком общение главное?

- Ну, не знаю.., Может быть, мировоззрение? – неуверенно предположил чайник.

- Мировоззрение? Пожалуй, что так тоже можно выразиться. Мумзик всю жизнь зрит в корень. Корень – суть растения, его связь с землей, его основа. А стрекозяблик?

- А что стрекозяблик? – не понял чайник.

- Ему зачем корни-ветки? Он же приставлен в помощь насекомым. Крыло стрекоза сломала- куда пойдет? К стрекозяблику. Тлю муравьи притесняют- к  кому с жалобой гонца отправят? К стрекозяблику. Вот и получается, что у музика с растениями куда больше общих интересов, чем со стрекозябликом. Да и пакостят стракозябликовы подопечные подопечным мумзиковым. Та же тля все соки из растения выпить может. Не успеет мумзик разогнать этих паразитов, а они уже у стрекозяблика под дверью толпятся и вопят от возмущения, плакатиками с лозунгами «Протестуем против агрессивной политики мумзиков в отношении тли!» размахивают.  Конечно, прямых столкновений между мумзиками и стрекозябликами никогда не было, но и любви тоже не наблюдается. Мумзики даже поговорку придумали: «Встречая утро, радуйся, что встречаешь его мумзиком, а не насекомым, феей или стрекозябликом».

- А феи чем мумзикам не угодили? – чайник так удивился, что чуть не выронил из ручек крышечку, которую он все это время любовно полировал.

- Почему не угодили? Угодили, - улыбнулся Сахлис, - Вот сразу видно, что ты неорганический – нюансов не чувствуешь. Мумзики, несмотря на внешнюю простоватость, народец тонкий. В простой на первый взгляд фразе они и презрение к насекомым, и холодность к стрекозябликам, и почтение к феям выказали. Думаешь, легко быть феей?, Порхай себе над цветами, сыпь по ветру серебряную пыль и лопочи всякую мелодичную лабуду? Нет, брат, феей быть трудно. Ты, например, каждое утро просыпаешься в хорошем настроении?

- Какое ж тут хорошее настроение, если не сегодня-завтра дожди пойдут, могу и патиной покрыться, - чайник сосредоточенно посмотрел на свое искривленное округлым бочком крышки отражение.

- А они – феи, стало быть, с самого утра радостные, приветливые, порхают, улыбаются. Это тоже не каждому дано. Ей, может, порошок этот серебряный в глаз попал, а она все равно – прыгай с цветка на цветок, крылышками прозрачными потряхивай, и песенку прервать не моги.Так что мумзики этой поговоркой как бы говорят: «Хорошо, что мы не презренные насекомые, влачащие паразитическую жизнь. Хорошо, что мы не несчастные стрекозяблики, вынужденные всю жизнь общаться с презренными паразитами-насекомыми. Хорошо, что мы не воздушные феи- их жизнь нам не по силам.»

- А я и не знал, что жизнь феи так непроста, - признался сконфуженный чайник и тут же постарался перевести разговор в другое русло. – Однако же далеко не все насекомые  паразиты.  Пчелы, например… 

- Дело-то не в пользе, - назидательно изрек Сахлис, - если их создали в комплекте со всем миром, значит, они зачем-то нужны. Понимаешь, что я имею в виду?

- Не совсем, - признался чайник.

- Как ты думаешь, сколько растений на свете?

- Каждую травинку считать? – съязвил чайник.

- Спрошу по-другому: сколько видов растений ты знаешь?

- Я? Яблони-груши всякие, дубы-березы, землянику-малину, ромашку, камыш, лопух, крапиву, подорожник, мяту чуть не забыл, - чайник сосредоточенно перебирал в уме все известные ему названия.

- Не утруждайся. Их столько, что поименное перечисление займет у нас несколько дней. А теперь скажи: все ли из них «полезные»?

- От одних тень, другие медоносные, третьи съедобные, - начал было   чайник. – А к чему это ты спросил?

- К тому, что как только ты дойдешь до какой-нибудь лебеды, то скажешь, что есть с твоей точки зрения бесполезные растения. Для кого-то и подорожник бесполезен, а для кого-то он вообще сорняк. На самом же деле – это великое растение, растение-лекарь. Так и насекомые: если они существуют, значит есть кто-то, для кого они ценны.

- Ага, и эти «кто-то» - стрекозяблики.

- Ничегошеньки ты не понял, - вздохнул Сахлис, подсекая и выдергивая из воды леску, на конце которой трепыхалась рыбешка, - Ну что, медноголовый, давай варить уху?

- Как думаешь, он уже нашел дверь? – чайник оторвал взгляд от костра, над которым в котелке булькало варево, благоухающее ароматами каких-то корешков.

- Пожалуй, что нет, - Сахлис посмотрел в сторону солнца, лениво вскарабкавшегося на макушку ели, и сказал нечто совершенно непонятное.: – Этой елочке семь  лет, значит, до обеда еще часа два. Раньше полуденного колокольчика он до площади не доберется.

- По-твоему выходит, что если б елке было лет тридцать, он бы уже домой возвращался? – чайник считал, что лучший способ скрыть свое непонимание – это высказать какую-нибудь колкую фразу.

- Поживи ты с мое в  лесу, то и без толмача понял бы: ежели солнце в рост молоденькой елочки, значит,  до полудня еще есть несколько часов. А уж сколько часов в точности, можно определить по возрасту елочки и тому, на какой ветке у нее сидит солнце.

Сахлис зашуршал вытащенной из кармана бумажкой. Шевеля губами, перечел нацарапанные на ней несколько слов. Засунул бумажку обратно в карман и принялся задумчиво помешивать уху.

- Чего пригорюнился? – чайник заметил изменение в настроении надзирателя лесопилки.

- Взвешиваю, - неопределенно отозвался Сахлис.

- Поздно взвешивать, когда уже все положено и закипело.

- Я не об ухе, - вздохнул  Сахлис. – Ты знаешь эту матушку Плющ, о которой утром мне говорил  ЛоббиТобби?

- Лично мы не знакомы, - чайник отодвинулся от огня, который манил его с профессиональной точки зрения. – Но если за нее хлопочет госпожа Осень, это говорит в пользу старушки.

- Ну а сад-то у нее стоящий или  три яблони, которые она гордо называет своими джунглями?

- Опять же со слов госпожи Осени могу сказать, что окраска одних только яблок (не считая листьев и всякой ерунды по мелочи) занимает у госпожи Осени пару ночей. А уж как она работает, думаю, ты еще не забыл.

Сахлис еще раз окинул взором окрестности, которые в сумерках путникам разглядеть не удалось: лес, бочком выходящий к речке; сама речка, подпертая с противоположной стороны крутым берегом; лесопилка, от которой влево и вправо убегали две дороги, огибая невразумительный пустырь, местами поросший кустарником.  Сахлис снял котелок с огня, опустил его в треногу, чтобы было удобней разливать уху, сказал что-то похожее на «Ящщщз» и  убежал в сторону сарая. Через несколько минут он вынырнул из-под остова верстака, разъедаемого древоточцами и дождями. В руках он держал мешок, стянутый сверху двумя веревками, которые на ходу Сахлис одевал как лямки.

- Хватит вертеться у огня, медноголовый, - бодро крикнул он чайнику. – Путь неблизкий, надо подзаправиться, как следует. Давай к столу!

Ели молча, с усердием. С ухой расправились быстро, оставив в котелке лишь горстку косточек.

- Чаю-то выпьешь? – спросил чайник, сыто щурясь на солнце, штурмующее зенит.

- Некогда, - отрезал Сахлис. – Пути-то у меня почти на два дня. Да вот вспомнил, что можно сберечь ноги и выгадать время. Сегодня мистер Тоттанен должен везти лес господину Лютику в Градомилов, а оттуда рукой подать до сада матушки Плющ.

- Выходит, решился? – чайник закинул ручки за голову и уставился в небо.

- Решился. Ты костерок-то залить не забудь, когда уходить  будете. – Сахлис помял в руках мешок. – Пойду я, пока сомнения не вернулись. Передавай привет ЛоббиТобби.  И вообще – удачи вам в экспедиции.

Чайник не любил прощаний и никогда не мог найти слов, которые надо сказать тому, с кем расстаешься. Продолжая смотреть в небо, он лишь бросил  вдогонку быстро удаляющейся фигуре в низко надвинутом на лицо  колпаке с обвисшими полями «Ни пуха, ни пера», но привычного отзыва не получил. 

***

ЛоббиТобби окинул взором площадь в поисках заветно двери. Указания,  полученными на берегу Кочевряжки, помогли лишь с опознанием дома собраний.  Конечно, рано или поздно ЛоббиТобби обнаружил бы искомое. Но все вышло само собой и как нельзя лучше. Конечно, вот она! Мумзик сразу понял, как только увидел ее, что поиски закончены. Старичок в кресле пред домом собраний пошевелился, поменял позу и, пробубнив что-то бессвязное, вновь погрузился в дремоту. Но разве стоит считать его помехой? Осталось открыть дверь или сделать так, чтобы ее открыли. Вот только непонятно, как можно открыть дверь, нарисованную мелом на каменной стене. Мумзик присмотрелся: дом собраний был настолько стар, что в окружение нарядных домиков походил на старый пень, многоярусно заросший опятами. Городок строился вокруг дома собраний, наступал на него и своими яркими оранжевыми крышами, и впрямь походившими на шляпки опят, и почти полностью закрыл старое здание. Но как всякий старичок-патриарх, желающий принимать активное участие в жизни своей большой семьи, дом собраний присутствовал фасадной частью на главной площади. И единственный из домов городка сохранял синий цвет крыши. Серые, местами замшелые стены, сложенные из грубо отесанного камня, были крепче, чем казались на первый взгляд. Кривовато нацарапанная в левом нижнем углу фасадной стены дверь не могла похвастаться размерами. При огромном желании в нее смогла бы протиснуться разве что такса. ЛоббиТобби это не смутило (для него-то дверь была в самый раз). Он продолжал размышлять над тем, как открыть дверь, толщина которой больше ее же высоты. 
Голуби продолжали прогуливаться по площади, с самодовольным видом выпячивать грудь и время от времени, ловя свое отражение в витринах, приговаривать: «Гутт, гутт…». Из витражной мастерской  вышел щеголеватый мужчина с тростью и огляделся по сторонам. По всему было видно, что он кого-то ожидает.  Вслед за ним из дверей мастерской вышли двое подмастерьев, сопя от усердия  -  в руках они держали большое зеркало в массивной резной раме. Мужчина раздраженно посмотрел на подмастерьев и приказал:

- Поставьте вы, ради всего святого, зеркало на тротуар!. Не ровен час, уроните.

Подмастерья с  воодушевлением повиновались, поставили, придерживая каждый со своей стороны зеркало, и тут же  принялись отирать лбы.  

  ЛоббиТобби решил, что лучшего момента подобраться к двери он не найдет,- все взоры случайных свидетелей обратились  к  прекрасному зеркалу, один лишь старичок в кресле продолжал безмятежно спать. ЛоббиТобби прокрался вдоль стены кондитерской, проскочил под свесившейся с подлокотника рукой старичка и на всякий случай обернулся – не заметили ли его. Зеркало, ловя лучи заходящего солнца, пускало солнечные зайчики в окна дома собраний. И вдруг  зеркальная гладь дрогнула – отраженная зеркалом меловая дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели высунулась изящная ручка и поманила мумзика к себе. Повинуясь инерции, мумзик резво обернулся к двери на стене, чтобы увидеть того, кто вот-вот должен появиться из-за нее, но оторопел от неожиданности: дверь, настоящая дверь была по-прежнему наглухо закрыта. Осторожно, чтобы не спугнуть иллюзию, ЛоббиТобби посмотрел в зеркало - дверь все еще оставалась приоткрытой, но мгновение назад поманившая его рука исчезла. В этот момент по брусчатке застучали копыта- сначала глухо, но с каждым мгновением все четче и звонче. Из извивающейся змеей улицы на площадь выкатился  открытый экипаж. Мужчина с тростью взмахнул рукой, указывая вознице, куда следует подъехать. ЛоббиТобби забеспокоился: зеркало сейчас погрузят в экипаж и увезут, а появится ли до захода солнца еще один шанс увидеть открытую дверь – неизвестно. Более размышлять было некогда. Мумзик резко оттолкнулся от мостовой и в несколько прыжков достиг заднего колеса экипажа. Еще раз кинул взор в сторону зеркала: не померещилось ли? Зажмурился и изо всех сил прыгнул.