Стеклянный мёд (глава двадцать четвертая)

Глава двадцать четвертая,

которая вновь приведет нас в Синюю Лощину, а также поведает историю рождения Зеркала

          Ранним утром старый господин Бобликс, прихватив потертое плетеное кресло,  вышел, как выходил последние двадцать три года, на единственную площадь Синей Лощины. Он поставил свой колченогий предмет мебели на нижнюю ступень  дома собраний и направился с неспешным обходом по улочкам, примыкающим к площади.  Как почетный председатель городского совета, господин Бобликс считал своим долгом следить за чистотой и порядком в городе. Двадцать лет назад он за пару часов лихо обходил весь город. Постепенно радиус его инспекционных походов уменьшался и теперь, когда господину Бобликсу перевалило за восемьдесят, маршрут едва выходил за пределы площади.   Два с небольшим десятилетия ежедневных санитарных рейдов почетного председателя городского совета имели своим следствием то, что горожане привыкли соблюдать чистоту. 

          Постукивая  деревянным бадиком по мостовой и по возможности бодро передвигая подрагивающие в коленях ноги, Филидор Бобликс не мог отделаться от ощущения, что что-то в окружающем его мире сегодня  не так. Он подслеповато щурился по сторонам, изо всех сил прислушивался к дробному разговору мостовой и бадика, принюхивался к рассветному воздуху и не мог объяснить самому себе причину беспокойства. Перед витриной кондитерской он остановился и критически осмотрел свое отражение: нет, он не забыл сменить пижаму на будничный костюм, оба гольфа, выглядывающих из-под вельветовых бриджей, были одного цвета и даже гармонировали с вязаной жилеткой, одетой по случаю раннего октябрьского утра.

          - Чем бы оно ни было, - наконец решил господин Бобликс, - на своих троих я его не догоню, поэтому стоит присесть и подождать, пока оно само не явится передо мной.

          Он подоткнул под одну из ножек кресла сложенную вчетверо газету, проверил его устойчивость и наконец-то опустил свое ветхое тело на хорошо знакомое плетеное сиденье. Упершись обеими руками в набалдашник бадика, Филидор приготовился ждать. Он знал   распорядок жизни города до мелочей, и сейчас эти мелочи не оправдывали его ожиданий. 

          Часы на доме собраний пробили семь раз, часы в нагрудном кармане почетного председателя городского совета отозвались согласным позвякиванием.

          -  Удивительно!, - сокрушено констатировал господин Бобликс, - Молочник Лютик уже на целый час опаздывает, да и в кондитерской еще никого нет. Молоко с утренними булочками отменяется…

          У каждого человека есть привычки. Когда привычкам переваливает за восьмой десяток, у них появляются собственные привычки. Господин Бобликс имел обыкновение каждое утро выпивать стакан молока и съедать булочку. Постепенно эта привычка обросла дополнительными привычками: молоко должно быть парным, а булочка свежевыпеченной. Прежде чем купить стакан молока, полагалось поговорить с молочником Лютиком о погоде и о здоровье; а в кондитерской следовало уточнить, какие именно сегодня выпечены булочки, но взять, как всегда,  булочку с корицей.

          Часы в нагрудном кармашке звякнули четверть восьмого, когда из дверей кондитерской вышла госпожа Лита. Что-то в движениях кондитерши казалось странным, и Филидор водрузил на нос пенсне, чтобы от его взгляда не укрылась ни одна мелочь.  Госпожа Лита, двигаясь, словно пространство вокруг нее вдруг наполнилось киселем, а не воздухом, медленно поменяла табличку на входной двери  с «Закрыто», на «Добро пожаловать» и так же медленно удалилась.

          Часы председателя городского совета отмерили очередную четверть часа, о чем не замедлили известить владельца. Одно за другим, как в замедленном кино, поочередно открылись несколько окон в домах, выходящих фасадами на площадь. В одном из них вскоре появилась молодая женщина с миниатюрной лейкой и мучительно медленно принялась поливать герань в оконном ящике. 

          Из глубоких размышлений господина Бобликса вывел цокот копыт в сопровождении скрипа  рассохшихся колес: на площадь выехала груженая несколькими бидонами телега молочника. Лошадь шла обыкновенным шагом, но не чувствуя натяжения вожжей, свободно болтавшихся в безвольной руке господина Лютика никуда не спешила. Подойдя к боковой двери кондитерской, лошадь привычно остановилась. Через несколько минут господин Лютик вяло сполз с телеги и неуверенно покачнулся на ватных ногах, затем неторопливо принялся выставлять бидон за бидоном перед дверью. Вышедшие из нее через какое-то время подручные пекаря, обычно резвые крепкие парни, еле-еле шевелились и кое-как носили бидоны в ледник.

          Не в силах более смотреть на столь странное представление, господин Бобликс тяжело оперся на  бадик, выдернул себя из кресла и, стараясь быть как можно более энергичным, заковылял в сторону телеги. Словно бы плававшие в невидимом и неосязаемом киселе люди, казалось, не замечали приближения почтенного старца.  Однако, услышав предупредительное покашливание господина Бобликса, они синхронно, хоть и крайне неторопливо, разогнули спины, повернулись в его сторону и уставились на него какими-то мыльными глазами.

          - Доброе утро, господин Бобликс, - включив воспроизведение на самой малой скорости,  поздоровался молочник.

          - Доброе утро, Юлиус. Как поживаешь? – ответил старик.

          - Все как всегда… Спасибо….

          - Ты уверен, что все как всегда? - Господин Бобликс прищурился . – Как ты себя чувствуешь? У тебя очень усталый вид.

          - Нет, нет, господин Филидор…, - все так же монотонно и медленно произнес молочник, - все идет своим чередом…. Я не чувствую себя усталым. Я себя вообще не чувствую.

          Стоявшие рядом подручные пекаря, как по команде согласно кивнули:

          - Да, сегодня мы тоже странно себя не чувствуем, - в унисон подтвердили они.

          Филидор почесал нос. Наблюдаемые с утра странности обрастали новыми подробностями.

          - А как госпожа Лита? Всё в порядке, что-то припозднилась она сегодня?

          - Закладывает тесто для булочек, - подал голос один из подручных.

          - Поздновато, - констатировал господин Бобликс.- Так у вас ничего не болит?

          - Абсолютно, - отрицательно покачал головой господин Лютик.

          - И с глазами порядок? – не унимался господин Бобликс, стараясь уловить  в глазах собеседников хоть какое-нибудь движение.

          - Полный, - сухо отрезал молочник и посмотрел на вопрошавшего тусклым немигающим взором.

          Мороз пробежался холодными пятками по спине господина Бобликса. Пару раз беззвучно открыв и закрыв рот, старичок предпочел возвратиться в кресло, откуда и продолжил свои наблюдения.

Площадь постепенно заполнялась людьми. К восьми часам утра господин Бобликс уже ни в чем не сомневался. Он точно знал, что случилось что-то ужасное. И подтверждения его правоты все прибывали и прибывали на площадь, выстраиваясь в безмолвные шеренги. 

Когда площадь была до отказа запружена всеми жителями городка, произошло еще одно невероятное событие. Воздух дрогнул и загудел, словно рой пчел. Лица присутствующих на площади как по команде поднялись вверх и, по замелькавшим на них теням, Филидор догадался, что главное сейчас твориться там, куда устремлены тысячи немигающих взглядов. Он приложил ко лбу ладонь, сложенную лодочкой,  и  не без опаски взглянул на небо. Непонятные причудливые буквы, извиваясь и перекручиваясь, слагали в воздухе неизвестные слова, сменявшие друг друга со все возрастающей скоростью. Внезапно слух господина Бобликса, завороженного невиданным зрелищем, был потревожен странным многоголосым гулом. Это не был радостный гомон беспечной толпы, какой частенько можно услышать в дни празднеств или ярмарок. Скорее, он походил на хоровое пение. Но ни одно слово в этой песне не было знакомым почетному председателю городского совета- а ведь он хорошо знал не только единый язык империи, но и всеславский с бургвильским.  Господин Бобликс нервно сглотнул внезапно возникший в горле ком ужаса и тихонечко скосил взгляд на площадь. Все так же, не отводя глаз от пляшущих в высоте букв, жители Синей Лощины в едином порыве пели непривычные слуху слова, по-видимому, одно за другим всплывавшие из ниоткуда в воздухе. 

***

ЛоббиТобби лежал с открытыми глазами. Сколько времени он провел без движения и без дыхания, он не решился бы даже представить. Единственным, что не покинуло несчастного закованного в стеклянный плен мумзика, были воспоминания. Да и те перепутались, утратили свою очередность и всплывали перед внутренним взором ЛоббиТобби хаотично, иной раз наслаиваясь одно на другое. Он раз за разом пытался прокрутить в голове события, предшествовавшие его нынешнему состоянию, но почему-то сразу после ощущения падения его внутреннему взору представала дверь, которую раньше он никогда не видел.  

Дверь походила на заткнутый пробкой круглый лаз в норку шмеля. Почему ЛоббиТобби  решил, что это не обычная шалость злых мальчишек, замуровывающих по недомыслию несчастных медосборов в их подземных домах, а именно Дверь, он и сам не знал. Ему представлялось, как пробка без видимых усилий плавно отстраняется от круглого лаза. Как он, сопя и едва не застревая среди торчащих сверху корней какого-то кустарника, ползет  по длинному узкому тоннелю. Как, внезапно потеряв опору под руками, проваливается в темноту вертикального более широкого тоннеля, и после стремительно падения обнаруживает себя застывшим примерно в той же позе, в которой он находится сейчас, но застывшим в воздухе. Он видит вереницу странных фигур в длинных плащах с капюшонами, переливающихся молочным перламутром в свете полной луны. Видит отражение луны на поверхности какого-то водоема. Это видение зачаровывает и успокаивает его, он    чувствует, как покой и безмятежность утягивают его на  дно небытия. Его глаза уже почти смыкаются, как вдруг картина в один миг полностью меняется: кто-то склоняется над водоемом,  этот кто-то опускает руки в воду и достает отражение луны, держа его перед собой на вытянутых руках, как самое обыкновенное зеркало.  Фигуры в плащах теперь образуют круг, стоя вокруг костра. И вот уже ЛоббиТобби может пересчитать их. Четыре фигуры – высокие; они почти так же высоки, как и некто, идущий к ним от водоема с зыбким лунным диском в вытянутых вперед руках. Пятая фигура хоть и коренаста и низкоросла. А две последние - хрупкие, почти бестелесные. С высоты, на которой завис ЛоббиТобби, эти две фигурки выглядят почти игрушечными, и их присутствие на этой поляне кажется  ему неуместным. Фигура с отраженным лунным диском входит в центр круга и молча кивает костру. Словно в ответ на приветствие огню темнота отвечает разноголосым «Приветсвуем!». Через мгновение темнота произнесла:

- Ты будешь видеть суть вещей и явлений.

Голос, скорее прошелестел, чем прозвучал.

«Это, должно быть, Лоуренсио, - подумал ЛоббиТобби. – Вряд ли такие голоса раздают всем подряд».

- Ты будешь видеть то, что увидеть невозможно,  - легкомысленно изрек второй, обмахиваясь цветистым опахалом.

«Лето всегда был странным  господином. Жарко ему, поди ж ты! Зябкой ночью ему жарко», - мысленно усмехнулся мумзик.

- Тебя нельзя будет подчинить или заставить лгать, - произнес низкий голос, шедший, казалось, из самой земли.

«О-оооо,» -  только и пришло в голову коротышке, потому что прочие мысли, покрывшись мурашками ужаса, почли за лучшее удрать подальше.

- В тебе будет сама жизнь, - сказал четвертый капюшон мягким женским голосом.

«Ах, моя любезная госпожа, - узнал знакомый голос мумик, - вечно юная  Весна».  

- Ты будешь хранить тайны, - пререливчатый тембр голоса напомнил мумзику перезвон хрустальных колокольчиков.

«Такой голос можно слушать вечно», -  в душе ЛоббиТобби потеплело, и проклюнулся росточек робкой надежды на скорое освобождение, ведь за звоном серебряного колокольчика феи всегда следует исполнение самого сокровенного желания.

- Твоему взору будут доступны иные Пути и Времена, - холодное дыхание  предпоследней из крестных коснулось лица того, кто держал отражение, и он невольно отшатнулся, то ли от ледяного порыва, то ли от смысла услышанных слов.

«Бр-рррр!» - вторая волна мурашек пробежала по телу  мумзика, заставив его похолодеть не от страха, а от самого настоящего мороза.

- Ты сможешь подсказывать или подавать намеки на ответы тем, кто умеет задавать правильные вопросы.

 Услышав последний голос, мумзик чуть было не вскрикнул от радости: «Госпожа Осень, я здесь! Помогите мне!», но грудь его была все еще сжата стеклянными тисками, и воздуха для крика в легких не нашлось. 

- Да будет так! – произнес тот, кто держал отражение луны в руках.

После этих слов он вплотную подошел к костру и, держа лунное отражение на ладонях вытянутых рук, окунул их вместе с ношей в пламя. Семь капюшонов разом сказали: «Ах!». Пламя от удивления вскинулось, задрожало и тут же замерло, боясь то ли вдохнуть, то ли выдохнуть. Когда необыкновенно длинное мгновение наконец-то разомкнуло огненные объятия, ЛоббиТобби увидел, что неведомый кто-то держит в руках раскаленное докрасна круглое зеркало. 

Судорожно дернув ручками и ножками, ЛоббиТобби полетел вниз, где его приняли в свои объятья воды Хрустального озера.

***

Филидор Бобликс уже дважды успел пересечь неосязаемую границу отчаяния, когда монотонное гудение неизвестной  песни внезапно нарушил звук быстрых уверенных шагов. Кто-то шел по одной  из мощеных булыжником улочек Синей Лощины.

На площади был аншлаг, леденящее душу почетного председателя  городского совета  действо продолжалось, поэтому увидеть того, кто вот-вот должен был выйти на площадь, было задачей не из легких. Господин Бобликс, осторожно держась за стену дома собраний, поставил ногу на сиденье плетеного кресла и попытался встать на нем во весь рост. К своему величайшему разочарованию после того, как ему удалось взгромоздиться на кресло, господин Бобликс понял, что более не слышит никаких шагов. Он был настолько поглощен удерживанием равновесия, что даже не мог вспомнить, как долго не слышит их звука. Он беспомощно окинул взглядом тысячи оловянных глаз, все так же устремленных ввысь.

И тут из Почтового переулка выпорхнула какая-то яркая птица и в пару взмахов радужных крыльев взмыла ввысь, заслонив мелькающие уже с едва уловимой глазом скоростью письмена. Птица раскрыла клюв, но вместо звука, выпустила в небо шутиху, затем другую и третью. Воздух наполнился цветом и шумом фейерверков. Описав несколько кругов над площадью, птица рассыпалась на сотни ярких огней, вспыхнувших и унесших за собой остатки корчившихся в огненных искрах букв.  

Часы в нагрудном кармане почетного председателя городского совета пробили четверть девятого.

Собравшееся на площади население Синей Лощины, внезапно очнувшись от дурного сна, удивленно таращило глаза друг на друга и, бормоча какие-то извинения, поспешало по домам.

Вскоре на площади остались лишь продолжавший стоять на своей шаткой смотровой вышке господин Бобликс и молодой мужчина, облаченный в дорожный плащ.

- Молодой человек, - неуверенно позвал господин Бобликс, - вы не могли бы помочь мне спуститься?

После нескольких тревожных секунд ноги старичка вновь очутились на монолитной ступени дома собраний. Однако господин Бобликс не спешил выпускать руку, любезно протянутую ему незнакомцем.

- Что вы на это скажете? - пристально глядя в лицо своему спасителю, поинтересовался господин Бобликс.

- Полагаю, что в вашем возрасте уже небезопасно увлекаться эквилибром на столь неустойчивом предмете.

- Да, да, да, несомненно, - смутился господин Бобликс. – И все- таки вы это видели? Эти  жуткие буквы, эта птица!... Видели?

- Да, - признался незнакомец.

- Знаете, что? Думаю, вам стоит проводить меня домой. Признаться, у меня до сих пор кружится голова.

- С удовольствием, - покорно согласился незнакомец.

- Как вас зовут? – осведомился господин Бобликс, ловко вплетая свою сухонькую ручку под локоть  добровольного провожатого.

- Патрик,- ответил  тот.

Господин Бобликс резко затормозил, высвободил руку для рукопожатия и, церемонно поклонившись, представился:

- Филидор Бобликс, почетный председатель  городского совета Синей Лощины, старейший житель Градомиловского уезда.

- Очень приятно, - улыбнулся Патрик, осторожно пожимая старческую руку с прозрачной белой кожей. – Патрик Изи, бывший ученик плотника.

После  обмена поклонами и рукопожатиями движение было возобновлено. При этом господин Бобликс в одной руке сжимал свой верный бадик, а второй рукой цепко держался за Патрика. Патрик же в свободной от господина Бобликса руке нес кресло, которое по заверению его хозяина не привыкло ночевать вне стен родного дома.

- Изи, - повторил господин Бобликс. – Моя память уже не столь крепка, как в годы оные, но я не припоминаю никого с такой фамилией в нашем округе. Откуда вы?

- Родился я в Бургвилии, так уж вышло. Но моя мать из здешних мест.

- Вот как? – радостно вскинул брови старичок. – И какова же была ее фамилия в девичестве?

- Плющ, - ответил Патрик, - Розали Плющ.  

- Выходит, что Петуния Плющ ваша, молодой человек, тетушка? – воодушевился старец.

- Да. Вы с ней знакомы?

- Еще бы, еще бы! Малышка Петти. Мы дружили с ее отцом. И, разумеется, отцом вашей маменьки. Мне доводилось бывать в знаменитом саду семейства Плющ в те годы, когда Петти, как кошка карабкалась по деревьям, а крошки-Розали еще не было и в проекте.  Да, с тех пор прошло почти шестьдесят лет…. 

- Как она сейчас? - Патрик с надеждой посмотрел на старичка.

- Неплохо, - вздохнул господин Бобликс. – Понимаете, молодой человек, старикам много не надо. Другое дело, что саду нужны руки!. А руки Петунии уже не поспевают за всеми надобностями сада.  Это больше всего расстраивает Петунию. Хотя яблоки семейства Плющ до сих пор лучшие во всем Градомиловском уезде. Вы намерены посетить тетушку? – спросил господин Бобликс, открывая калитку палисадника перед своим домом.

- Непременно. Однако, одно неотложное дело  требует моего личного присутствия. Могу я задать вам несколько вопросов?

- Конечно!  Но, имейте в виду, что безграничное терпеливое ожидание, свойственное любящим старикам, порой оказывается ой каким ограниченным, и  ограниченным по независящим от воли стариков причинам. Не может ли ваше неотложное дело чуточку повременить?

- Если бы вы знали, как мне самому этого хочется! – искренне воскликнул Патрик. – Но вы же сами были свидетелем этой фантасмагории на площади. Полагаю, что промедление с лечением, может иметь чудовищные последствия.

- Так это какая-то болезнь?  А я думал, что это какое-то наваждение.

- Можно выразиться и так и эдак, и в обоих случаях ошибиться.

- Так свидетелем чего же я стал?

- Проявления чужой воли. Увы, злой воли.

- Не может быть! – ахнул потрясенный старец.- Волшебники  давным-давно отошли от дел и не вмешиваются в порядок вещей. Правда, есть духовики, которые живут по собственным законам. Но они в наш мир почти не суются.

- Вы счастливый человек, господин Бобликс, - вздохнул Патрик, присаживаясь на предложенный ему стул на веранде, - вы верите в порядочность и безусловное следование раз и навсегда установленным правилам.

- А как же без этого?  - по-юношески горячо воскликнул Филидор. - На этом держится  мир. Разве я не прав?

- Поверьте мне, все не так однозначно, как того хотелось бы. С той поры, как Милор Адони перестал проявлять свою заинтересованность в нашей жизни, что-то разладилось.

- Ну, - неуверенно протянул старичок, - это же временное явление…. Разве не мог он просто взять выходной после всех тяжких трудов, которые он предпринял для создания нашего мира?

-  Не слишком ли затянулся выходной? – с сомнением произнес Патрик.

- Что мы с вами, молодой человек, знаем о времени?  Не мы его создали, не нам и решать – какой из его кусков считать буднями, а какой – праздниками. Для нас есть заведенный порядок, за ходом которого наблюдают небесные светила, а соблюдают Зима с Весной, да Лето с Осенью. Для себя Милор волен определять порядок совсем иного толка, неподвластного нашему разумению. Да и что подвластно нашему разумению, если самое разумение  способно покинуть человека под влиянием чьей-то чужой воли?

- Да, господин Филидор, я хотел вас спросить: как так вышло, что на вас никакого влияния не оказала магия?

- Уж и не знаю, – старичок в задумчивости почесал нос. – Может, в моем возрасте уже есть какие-то льготы, и моя старенькая воля не поддается магическому воздействию?

- Вряд ли, - Патрик рассмеялся. – А как вы спали в последние ночи, кошмары не мучили, утром без сил вставать не приходилось?

- Знаете, молодой человек, я уже лет двадцать как встаю с усилием. Одно лишь любопытство заставляет меня жить и вставать по утрам: уж  очень хочется посмотреть – что там будет дальше? А ночами я почитываю или на звезды смотрю, или вот, - старичок с гордостью выставил вперед ногу, - гольфы вяжу. 

- Это отчасти объясняет вашу неуязвимость. Но ведь без сна жить невозможно…- с сомнением протянул Патрик.

- Честно говоря, - сконфузился господин Бобликс, - должность у меня такая, что времени для сна предостаточно.

Они проболтали еще некоторое время, пока наконец-то не свернули с широкой тропы беседы о здоровье и жизненном опыте старичка на давно нехоженую тропинку преданий. Господин Бобликс упомянул о своей версии происхождения названия городка и подробно остановился на одной из тем градомиловской мифологии. Дело в том, что на синем поле герба Градомилова среди прочих геральдических символов красовалась золотая пчела.